Она была практически весной,
А я скорее правильный сентябрь.
Март весело парил над головой,
Лохматя с наслаждением растяп
И приводя в писательский экстаз
Художниц, наполняющих дворы
Мозаикой из кошек, ярких ваз
И прочей дружелюбной мишуры.
Брели студенты, падая в метро,
Как вечером в кофейни на прудах,
Гадая: что за же это за ребро,
Которое в растерянных словах
Способно обнаружить тайный смысл,
И переврать, и заново собрать
Ужасную нелепицу! Но жизнь,
Без чепухи поместится в тетрадь,
А хочется и повесть, и роман,
И Пулитцера сразу в двадцать два.
(Плюс автомат по сапру и квантам,
Но это из раздела волшебства).
Она была весной невмоготу,
И шиворот-навыворот, и вкось,
Ботинками пинала высоту,
Но извинялась золотом волос,
И солнце ей прощало дерзкий смех,
Трамваи — хвост из шарфа и духов,
Бегущий вниз бежал за ней наверх,
Она сама бежала между слов,
Не веря им, но видя по глазам,
Где крейсеру фантазии не плыть,
И среди сотен тысяч горожан,
Светилась, как вольфрамовая нить.
Я нес на этот смех тюльпанный блик,
Как мартом освященную хоругвь,
Кусался непослушный воротник,
Под сердцем укрывалось много букв,
Как прячет кошек мартовский балкон,
На елках собирая аванпост.
И в городе рождался перезвон,
И голуби закрыливали мост,
Чтоб он взлетал к высоткам и огням,
Натянутым на неба тетиву,
И разрешал смущенным кораблям
Плыть сразу через город в синеву,
А людям — напевать на мостовой,
Танцуя в акварелях площадей.
Она была практически весной,
И город, оживая, шел за ней.
Земля обетованная / Хель
